Мы с ним присели.
– Если из книги, Мишенька, выбрасывать прочитанные страницы и главы, вся книга рассыпется. Впрочем, вернемся к Дому культуры… – сказал он. А сам вернулся к Маргарите Васильевне. – Сколько черновой работы она брала на себя! А лавры в основном доставались хору и мне. Говорят, что в один из самых страшных кругов ада… того самого, дорога к которому вымощена твоими рухнувшими намерениями, попадают «предатели благодетелей». То есть люди, не помнящие добра… Не будем принадлежать к их числу, Мишенька!
– Не будем!.. Я вот вас никогда не забуду!
– Спасибо тебе… Память может продлить человеческую жизнь. Ты понимаешь? Даже угасающую или давно угасшую…
Мы помолчали. Потом я сказал:
– А моя мама помнит все даты в жизни наших родственников и знакомых. И всех поздравляет. Я даже смеюсь над ней.
– А что тут смешного?
– Всё и всех помнить?.. Это надо иметь такой склад! – Я постучал пальцем по голове.
– Память – не склад и не хранилище, – возразил Виктор Макарович. – Это – святилище… Прости за громкое слово.
Мы еще помолчали.
– Хорошо, что Дирдом ничего об этом не знает, – сказал я. – А то бы он не назначил Маргариту Васильевну дирижером… с таким удовольствием.
– Может быть.
– А детей у вас никогда не было? – спросил я.
– Я всю жизнь был таким многодетным отцом в нашем Доме культуры, что построить свой собственный дом… не успел как-то… А Маргарита Васильевна заплакала, когда узнала, что я должен уйти.
– Заплакала? Она?! Не представляю себе.
– Тем дороже для меня это событие!
Мы поднялись со скамейки и пошли дальше.
– Но вот кто мне поможет отыскать… как говорится, новое место в жизни? – ни к кому не обращаясь, сказал Виктор Макарович.
…Как раз одна из замечательных особенностей моей мамы состоит в умении отыскивать то, чего другие найти уже не надеются: достать какое-нибудь редчайшее лекарство, или принести друзьям книгу, изданную лет сорок назад, или разыскать боярские костюмы для самодеятельного спектакля, хотя спектакли про бояр в городе вообще никогда не шли. Она может починить пробки вечером, когда уже все приготовились сидеть в темноте, потому что у монтера рабочий день кончился.
– Я нашла выход из положения! – через несколько дней сообщила мама.
Мы с папой притихли.
– Я вспомнила, что в Доме культуры «Горизонт» был детский ансамбль. В него входили и хор, и хореографическая труппа, и струнный оркестр. А в ансамбле кроме дирижеров, балетмейстеров и прочих был еще и художественный руководитель. Он все объединял. Вы помните?
Мы с папой не помнили этого, потому что мама увлекалась в ту пору драматическим кружком и никакие другие самодеятельные коллективы нас тогда не интересовали. Альбом «Мама в ролях» относился как раз к тому времени.
– Так вот… мы с Лукьяновым придумали, как учредить эту должность в нашем Доме культуры! Дирдом уже знает… Потому что должен подготовить кое-какие бумаги. Я и имя ансамблю придумала: «Взвейтесь кострами!..» Лукьянов одобрил. Конечно, не в имени дело. Надо пробить штатную единицу! Я объяснила Лукьянову, что это нужно «для дела». Он быстро изучил вопрос и сказал, что «практически это возможно». Художественный руководитель ансамбля «Взвейтесь кострами!..». Звучит, а? Ну-ка, Миша, выйди и объяви!
Я вышел на середину комнаты, сделал свое лицо открытым и приятным и произнес:
– Начинаем концерт ансамбля «Взвейтесь кострами!..». Художественный руководитель – Виктор Макарович Караваев! Дирижер Маргарита Васильевна… Я не помню ее фамилию.
– Все равно прозвучало очень красиво, – сказала мама. – Да, Лукьянов у нас – голова! Сразу вошел в контакт с профсоюзами. Все поставил на деловую основу. Я думаю, дней через пятнадцать наш проект осуществится.
– Я был уверен, что мама отыщет выход, – сказал отец. – Если надо помочь, для нее не существует непреодолимых джунглей и лабиринтов!
Когда маме удается в очередной раз «починить пробки» (так у нас дома называются все мамины действия, связанные с починкой, помощью и розысками), отец всегда выглядит именинником. Он бывает счастлив и оттого, что мама что-то исправила, кому-то помогла, но главным образом, мне кажется, оттого, что мама опять проявила себя одаренной натурой, чем он так гордится.
– Только не повторяй моей обычной ошибки: не рассказывай об этом Виктору Макаровичу раньше времени, – продолжала мама. – Ты знаешь, что я суеверна!
– А мне кажется, надо ему сказать, – возразил папа. – Пусть знает, что кто-то волнуется за него, хлопочет… Сам этот факт будет ему приятен. Для него важны не только результаты наших усилий, но и наши намерения. Он понимает, что результаты могут от нас не зависеть…
– Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена! – сказал я.
– Это когда благие намерения осуществляются не благими средствами, – ответил отец.
– Как раз это и было…
– Когда? – удивился отец.
Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я воскликнул:
– Сейчас же надо сообщить Виктору Макаровичу! Чтобы он не страдал ни одного лишнего часа. Мама с Лукьяновым своего добьются. Я абсолютно уверен!
– И я, – сказал папа.
Виктора Макаровича дома не оказалось. К двери была приколота записка: «Я у Димули». Значит, он ждал кого-то…
Не кого-то, а только меня! Потому что только я знал, что Димулю зовут Димулей.
Я ринулся обратно к своему дому. Ведь Димуля, Римма и Мандолина жили в соседнем подъезде.
Дверь мне открыл Володька.
Он не упал в обморок от радости, что увидел меня. Он посмотрел так, будто я приходил к нему каждый день в это самое время. У меня же вид был, наверно, такой торжественный, я так горел нетерпением поскорей рассказать всем мамину новость, что Володька спросил: