Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов) - Страница 64

К оглавлению

Трубка повисла на шнуре. Надя опустилась и села на пол.

– Люся! – почему-то закричал я.

Они с Евдокией Савельевной прибежали с кухни.

– Я ее не узнаю, – говорила Надя куда-то в пространство. – Я ее не узнаю…

Надюшу подняли и посадили на диван. Она не двигалась, оцепенела.

Я положил трубку обратно на рычаг. Телефон сразу же зазвонил.

– Нас перебили, – услышал я рассудительный, ко всему привыкший мужской голос. – Это я с кем говорю?

– С отцом.

– Сперва учительница подходила? Не мать?

– Нет, нет… Учительница.

– Тогда ничего. Тут бы на всякий случай опознать надо было…

– Кого?!

– Вы за мной-то не повторяйте. Мать не слышит?

– Нет.

– Мы бы за вами заехали.

Хлопнула дверь.

Я выронил трубку… Выскочил в коридор.

– А где мамуля? Я привезла ей цветы! – Оля уже сняла с одной ноги туфлю и натягивала тапочку. – Представляешь, они все еще движутся к этому дяде… Во главе с «безумной Евдокией»! А я вчера вечером угадала самый короткий путь! Митя ночью переплыл реку на лодке. Иначе бы он столкнулся с патрулями. И меня лодочник перевез! – Она была упоена успехом. – Вот сюрприз… или приз, о котором говорил Митя Калягин. Мне достался!.. – Она протянула какой-то конверт. – Я пришла первой. И дядя-доктор вручил его мне. А где мамуля? Я привезла ей цветы. Утром в поле так хорошо!

Она сунула мне в руки букет ромашек.

Я не перебивал Олю.

Евдокия Савельевна и Люся не вышли в коридор. Они так и стояли около телефона. Трубка висела на шнуре. А Надя, оцепенев, сидела на диване.

Сидела неестественно прямо, положив обе руки на колени.

– Наденька! Оля вернулась… – закричал я. – Оля вернулась!

– Я не узнаю ее, – ответила Надя. – Я не узнаю…

Через полчаса примчался самосвал Мити Калягина. По дороге Митю оштрафовали за превышение скорости.

– Большой прокол! – сказал он. – Талон продырявили. Вот комедия!

Но это он сказал уже потом, войдя в комнату. А в коридоре поспешно сообщил мне:

– Все в порядке! Она была у моего дяди сегодня утром. Вот и сам дядя… Живой свидетель!

– Она вернулась! – не приглушая голоса, воскликнул Боря Антохин, тоже приехавший на самосвале. И указал на туфли, которые Оля оставила в коридоре.

– Можно было, значит, не подвергать дядину жизнь опасности, вздохнул Митя.

Дядя его был, наверно, всегда таким же худеньким, похожим на мальчика, как и племянник. Старость же еще решительней прижала его к земле. Казалось, в нем не было веса, и он держался за палку, чтобы нечаянно ветер не опрокинул его, не свалил с ног. Но глаза, как и Митины, обещали поведать всем какую-то лукавую, несерьезную историю.

– Вы доктор? – спросил я.

– Был доктором, – ответил он.

– Полвека! – добавил Митя.

– Тогда можно вас попросить… на минутку? Мне бы хотелось посоветоваться.

На кухне я сбивчиво рассказал ему обо всем, хотя многое он уже знал.

Не знал он только о том, что случилось после отъезда Мити.

– Вы ведь невропатолог? Это, наверно, по вашей части? К тому же у нее и порок сердца… Я очень волнуюсь.

Он вошел в комнату, где Надюша продолжала сидеть неестественно прямо, положив обе руки на колени. Ее оцепенение не прошло. Увидев доктора, она и ему сказала:

– Я не узнаю ее.

– Мамочка, я здесь… Я вернулась! – неизвестно в который уж раз втолковывала Оля, стоявшая перед ней на коленях. – Я вернулась! Вот доктор, Митин дядя… Он вручил мне приз. Потому что я пришла самая первая. Видишь? Фотография… Это Евдокия Савельевна во время войны. С теми двумя солдатами. Оказывается, она скрывала солдат у себя… после того, как доктор их вылечил. У себя прятала! – Оля объясняла это Надюше с той тщательностью и неторопливостью, с какой взрослые втолковывают малышам самые простые, изначальные истины. – Вот это Евдокия Савельевна…

– Вглядитесь, пожалуйста, – шепотом попросила и Люся. – Это молодая Евдокия Савельевна!

– Ну зачем же? – прошептала откуда-то сзади классная руководительница.

– Оля вернулась! Ваша дочь уже дома. С вами! Ей ничего не грозит. Вы понимаете? Ей ничего не грозит! – с неожиданной для него волевой интонацией, внятно и твердо произнес Митин дядя.

– Я не узнаю ее, – сказала Надя.

Доктор еще и еще раз попытался установить с ней контакт. А потом палкой указал в сторону кухни.

– Это не по моей части, – сказал он мне там.

– Как… не по вашей?

– Я невропатолог. А психиатрия – это другая область.

– Она… вам кажется…

– Надо позвонить, чтобы за ней приехали. Именно оттуда.

Оля вошла на кухню и стала нервно мне объяснять:

– Я прошла путем Мити Калягина. Было такое задание. Ты же знаешь…

Я перебил ее:

– Он прошел этот путь, чтобы спасти людей. А ты, чтобы погубить… самого близкого тебе человека…

* * *

Мы возвращались из того дома, где осталась Надюша. Оля с Люсей и Борей шли впереди. А мы с Евдокией Савельевной немного отстали. Митя увез дядю-невропатолога на своем самосвале. Евдокия Савельевна была скорбно поникшей. Фигура ее уже не казалась такой громоздкой, а шляпа с обвислыми полями не выглядела такой нелепой.

– Если бы мы не приехали утром, не подняли шума, ваша жена была бы здорова. Выходит, я во всем виновата.

Она произнесла это грустно и убежденно. Без расчета на то, что я стану ей возражать. И все же… Хотя родителям всегда хочется переложить вину детей на чьи-нибудь или свои собственные плечи, я не посмел согласиться:

– Как же вы могли не приехать?

Она не ответила: широкие, обвислые поля шляпы как бы ограждали ее от того, с чем она в данный момент была не согласна.