– Есть электричка в семнадцать ноль-ноль! – доложил я. – А потом в двадцать десять.
– Нам надо в семнадцать! Мы успеем?
«Нам… мы…» Я готов был слушать эти слова бесконечно!
– Идемте! – скомандовал Глеб.
От станции шли минут сорок, не более. Но и не менее, потому что я следил по часам. Специально взял у Кости часы, будто заранее знал, что они в этот день… Нет, забегать я не буду. Не буду!
– За мной! За мной! – командовал Глеб. Ему нравилось быть начальником. – Только не отставать!
Я его просто не узнавал.
Судьбе было угодно, чтобы дорога к даче была очень запутанной. Это мне нравилось: мы двигались, словно по лабиринту, – то сворачивали в лес, то шли между дачными заборами, то петляли вокруг каких-то сараев, то опять углублялись в лес… Казалось, удирая от кого-то, мы старались запутать следы.
Я подумал, что без Глеба нам ни за что не добраться обратно на станцию.
– За мной! За мной!.. – поторапливал Глеб. И вновь куда-то сворачивал.
Наконец он остановился. И мы тоже.
– Пришли! – сказал Глеб.
Я взглянул – и увидел ее. Она выходила одной стороной прямо на дорогу, а другой – прямо в лес. Меня сразу поразило то, что старая дача вовсе не была старой.
– Ее покрасили, что ли? – спросил я у Глеба.
– Нет, она всегда такая была.
– «Тайна старой дачи» – это звучит? – спросил у меня Покойник.
– Звучит.
– А «Тайна новой дачи»?
– Не очень.
– Теперь понял? Знаешь, что такое авторский домысел?
Принц Датский смотрел на Покойника с уважением. А я лично терпеть не мог, когда Покойник начинал изъясняться вопросами, будто устраивал кому-то экзамен.
– Почему не видно доски? – сказал он.
– Какой? – спросил Глеб.
– Мемориальной, конечно! «Здесь жил и умер…»
– А он не здесь…
– Тогда по-другому: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев»!
«Может, Покойник все-таки хочет поставить над своим очередным стихотворением буквы «Н. К.»? – подумал я. – Чего он вдруг в Наташином присутствии так старается?» Принц Датский продолжал смотреть на него с уважением.
Я решил немедленно перехватить инициативу.
– Больше я не могу молчать. Вы должны узнать кое-что важное, – сказал я. – То, что написано в повести Гл. Бородаева, – это не авторский домысел. Здесь, на этой вот даче, исчез человек… Как будто его и не было! Мы с вами пойдем не по следам повести, а по следам преступления…
Покойник притих.
– На даче кто-нибудь есть? – спросил я у Глеба.
– Дачники все уехали.
– До одного?.. – прошептал Покойник.
– Ну да, это же видно! – бодро ответил я. – В поселке сейчас ни души. Кричи не кричи, никто не услышит.
– А зачем нам кричать? – спросила Наташа.
– О, не бойся! – воскликнул я. – Конечно, всякое может случиться. Но я… то есть мы тут, рядом. Все-таки исчез человек…
«Если бы мне представился случай от чего-нибудь ее защитить!» – подумал я в ту минуту.
Миронова подняла руку.
– Нинель Федоровна сказала: «Подышим, погуляем в осеннем лесу!»
Острая наблюдательность подсказала мне, что Миронова не боится: она просто и на расстоянии подчинялась классной руководительнице. Такой у нее был характер.
– Сначала подышим воздухом, которым дышал Гл. Бородаев! – ответил я ей.
– А как мы туда попадем, в эту дачу? – спокойно спросил Принц Датский.
– Дверь открыта, – сказал Глеб. – Я же предупредил, что мы будем. Вчера по междугородной…
– Пошли! – крикнул я. – Не бойтесь!
И первым вошел в дачу.
Там было тихо. Только сверху раздавалось какое-то бормотание. Все застыли.
Я тоже вздрогнул… Но даже опытный глаз не смог бы этого определить: вздрогнул внутренне, про себя.
– Это племянник хозяйки, Григорий, – сообщил Глеб почему-то не сразу. – Он сторожит все дачи в поселке. Он ждет нас… И все нам расскажет.
«Та самая лестница! – подумал я. – «Ворчливо-скрипучая», как написано в повести. По ней в новогоднюю ночь шел Дачник после своей последней прогулки. Больше он не гулял!..» Мы стали подниматься по «ворчливо-скрипучей» лестнице. Она не скрипела.
«Понятно: авторский домысел!» – сказал я себе.
Сверху, из комнаты, стали ясно доноситься слова:
– Вы так?.. А мы – вас – бац по загривку! Вы все-таки трепыхаетесь? А мы вас по шее – трах!..
Покойник остановился. За ним и все остальные. Сверху неслось:
– Ах, вы еще живы? Тогда получите! И еще, и еще, и еще!..
– Что там происходит? – спросил Покойник.
– Может быть, надо помочь? – воскликнул я. Бросил прощальный взгляд на Наташу и кинулся наверх.
Дверь угловой комнаты была приоткрыта. Племянник Григорий играл сам с собой в «дурачка». Он «ходил» и за себя и за противника, которого не было.
– Ах, вы еще дышите? Вот вам! Вот вам еще!
Он стал подкидывать королей.
– Сюда! Смелее сюда! – крикнул я, словно взобрался на вершину горы, а остальные были еще где-то на склоне. Миронова зашагала: она подчинялась командам. Глеб тоже взбежал наверх. Поднялась и Наташа. Принц Датский прикрывал собою Покойника.
Племянник Григорий повернул голову к нам и погасил папиросу прямо об стол, на котором лежали карты.
Это было огромное существо лет двадцати пяти, не более.
– Он вырос на глазах у дедушки, – сказал Глеб.
Я часто стараюсь представить себе взрослых людей детьми, которыми они были когда-то… Григория я почему-то представить себе ребенком не смог. Острая наблюдательность давно подсказала мне, что почти в каждом человеке на всю жизнь остается что-нибудь детское: или взгляд, или смех, или какой-нибудь жест. У Григория ничего детского не осталось… И я не мог вообразить себе, как Гл. Бородаев таскал его на руках.