Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов) - Страница 71

К оглавлению

Через несколько дней я опять возвращался из Дома культуры вместе с Виктором Макаровичем. И рассказал ему про Мандолину.

– По мнению папы, гибнет талант, – сказал я.

Виктор Макарович ничего не откладывал в долгий ящик.

– Надо послушать. Приведи его завтра. Если это хорошо, определим его в струнный оркестр.

– Он не пойдет… Я уже предлагал.

– Отказался? Почему?!

– Не знаю… Он вообще парень неразговорчивый.

– Неразговорчивый? Это прекрасное качество. А где он живет?

– Рядом с нами. В соседнем подъезде.

– Ну, если Магомет не идет к горе…

Мандолины не было дома. Но если бы даже он был, все равно в первый момент его бы никто не заметил. Потому что в коридоре разыгралась сцена, которую невозможно было предвидеть.

Абсолютно лысый человек, у которого из-за отсутствия волос щеки, и подбородок, и лоб, и затылок – все сливалось во что-то одинаково круглое, голое и доброе, открыв нам дверь, нервно поправил очки и воскликнул:

– Виктор Макарович?!

А Виктор Макарович поспешно заправил рубашку в штаны и воскликнул:

– Неужели… Димуля?!

Войдя в комнату, Димуля сразу стал что-то смахивать со стола, что-то накрывать, что-то прятать… Но Виктор Макарович не обращал на беспорядок никакого внимания. Он подбежал к стене и впился глазами в фотографию, которая висела на ней.

– Это я! – сказал Виктор Макарович. И указал пальцем на спину, изображенную на переднем плане. В углу фотографии стояла дата… И хоть прошло, как я быстро высчитал, тридцать лет, спина у Виктора Макаровича была такая же, как и теперь: подвижная, вся устремленная вперед, навстречу хору, который на фотографии пел.

– А это – Дима и Римма! – сказал Виктор Макарович.

И ткнул пальцем в солистов, стоявших с раскрытыми ртами впереди хора. В одном из них я сразу узнал Димулю.

Черный вихор не делал его лицо менее беззащитным и добрым.

– Дима и Римма… Римма и Дима! – мечтательно произнес Виктор Макарович. – Имена рифмовались… И пели дуэтом!

– Она в больнице, – растерянно и грустно сказал Димуля. – Вот у нас с Володькой тут и творится…

Он продолжал что-то запихивать в ящик, что-то прятать под скатерть.

Виктор Макарович резко повернулся и уставился на Димулю:

– Вы что… поженились?

– Семнадцать лет назад.

– И мне об этом не сообщили? И не зашли ни единого раза?! А ведь были любимчиками! Маргарита Васильевна обвиняла меня в предвзятости: «Нельзя отделять детей от детей!»

– Поэтому мы и стеснялись, – растерянно объяснил Димуля. – Вы же предсказывали нам музыкальное будущее. А мы ничего этого… не оправдали. Я вообще с десятилеткой остался. А Римма кончила техникум. К тому же торговый… Сейчас Римма в больнице.

– Разве я вас за голоса ваши любил? – задумчиво произнес Виктор Макарович. – Дима и Римма… Значит, навсегда срифмовались? Сохранили дуэт! Я очень рад.

Он вдруг встрепенулся:

– Ты сказал, Римма в больнице? А что такое?

– Сердце у нее… Всю жизнь сердце.

– Да, да… Я помню. Она болела ангинами. Я все боялся за ее голос!

– Рожать ей нельзя было. А она родила.

– Мандолину? – неожиданно спросил я.

Виктор Макарович взглянул на меня с изумлением.

– Это прозвище нашего сына, – объяснил Димуля. И успокоил меня: – Ничего, ничего… Ты его знаешь?

– Его знает весь дом, – сказал я.

– Но не весь дом его любит…

Димуля огорченно развел руками.

– Кто-то сказал: «Человек, который всем нравится, вызывает у меня подозрение!» – успокоил его Виктор Макарович.

– По-моему, неплохой мальчик… Как ты считаешь? – обратился ко мне Димуля.

– Будущий виртуоз! – уверенно сказал я.

– И до сих пор мы с ним незнакомы?! – Виктор Макарович с укором взглянул на Диму и Римму, которые на фотографии пели под его управлением. – Забыли меня. Совсем, значит, забыли…

Димулины руки прижались к груди.

– Мы?! – Он обхватил руками свою круглую голову. – Римма все время приводит вас в пример. И сыну и мне. А я привожу вас в пример ей и сыну.

– Представляю, как ваш сын меня ненавидит!

– Вас?! Да мы воспитываем его «по Виктору Макаровичу». Так Римма недавно сказала.

– И какой результат?

– Учится плохо.

– Вот те на!

– А в остальном я доволен. Добрый… Играет на мандолине. Мы его с младенчества музыке обучаем. Сами, домашними средствами… Ведь вы нам внушили, что музыка – радость, а иногда и спасение.

Виктор Макарович снова обратился к фотографии, висевшей на стене:

– Но почему же не привели его?

– Стыдились… В дневнике – тройка на тройке. С математикой очень не ладит.

– Я с ней тоже не ладил, – сказал Виктор Макарович.

– И я с ней не лажу! – с гордостью сообщил я.

– Ты, оказывается, нас слушаешь? – спохватился Виктор Макарович. – Музыкант – это призвание. Он может, в конце концов, позволить себе… А «объявляла» должен успевать по всем дисциплинам.

– Мы ведь знаем, что с тройками в Дом культуры не полагается… грустно сказал Димуля. – Всегда говорят: «Сначала – отметки, а потом уж кружки!»

– Может быть и наоборот… Не при Мишеньке будь сказано! – возразил Виктор Макарович.

– Мы сходили к директору Дома. Так, для очистки совести…

– К Дирдому? – воскликнул я.

– У него такое прозвище? – почему-то обрадовался Димуля. – Он нам решительно отказал.

– На каком основании? – спросил Виктор Макарович.

– Мы, говорит, должны думать о репутации Дома культуры. О его лице!

– Тут бы вы ко мне и зашли!

– Постыдились мы… Подошли к Малому залу, в щелочку поглядели. Всё, как прежде… И Маргарита Васильевна за роялем. Римма заплакала – и пошли домой.