Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов) - Страница 50

Хотя можно было предположить, что она познакомилась с Ваней еще до своего рождения. В самом деле… Елизавета появилась на свет двумя неделями раньше, чем ее ожидали. Появилась в день рождения своего папы – и Володины приятели, словно сговорившись, однообразно шутили: «Вот если бы все жены преподносили своим мужьям такие подарки!», «Два дня рождения в один день – это прекрасно! С точки зрения экономии…».

Головка у новорожденной была покрыта темными волосами, что очень обрадовало меня.

– Наша фамильная масть! – воскликнула я. – Девочка будет с черной косой.

В ответ она, подождав полгодика, посветлела.

У ее организма было странное и очень опасное свойство: он отвергал лекарства.

– Аллергия, – сообщил нам доктор, когда Елизавета покрылась сыпью из-за одной таблетки аспирина. – Могло быть и хуже… Отек, например. Могли распухнуть глаза, лицо.

Все люди от лекарств излечивались, а Елизавета заболевала!

У нее было так много ярких индивидуальных качеств, что мы с Володей и Клавой решили притушить их с помощью коллектива. И хотя ее родители по-прежнему уповали на мой педагогический опыт, Елизавету отправили в детский сад.

В первое время воспитатели и подружки не признавали ее полного имени.

Но заведующая детским садом, которую, напротив, как девочку, звали Аленой, сказала, что такое длинное имя ко многому обязывает, вызывает чувство ответственности. И Елизавета осталась на троне.

Однажды, вернувшись из детского сада, она отказалась ужинать.

Я спросила ее:

– Ты сыта?

– Я не обедала, – сказала она.

– А как твой живот? – с тревогой осведомилась я. Ей нельзя было болеть: она не выносила лекарств.

– Я здорова… Но я голодаю!

– Ты?!

– И еще одна девочка.

– Объявили голодовку?

– Сегодня утром.

Я поняла: Ваня Белов через нашу семью добрался до их детского сада.

– Но по какой же причине вы… решили не есть?

– От нас уходит Алена.

Я всегда любила красивых женщин. Они нравились мне, как нравятся талантливые произведения искусства. Но заведующая детсадом не была произведением, созданным раз и навсегда. Ни на миг не расставаясь со своей удивительной мягкостью и женственностью, она все же менялась в зависимости от ситуаций. На детей она никогда не сердилась: любить их было ее призванием. А родителей нередко отчитывала. Но делала это так нежно и обаятельно, что ей подчинялись. Особенно же отцы… Они вообще стали проявлять большой интерес к проблемам дошкольного воспитания. А дома боролись за право отводить своих детей по утрам в детский сад и вечером приводить их обратно. Над Аленой стали сгущаться тучи…

Кто-то из мамаш вспомнил, что в детский сад она попала «случайно». Ее пригласили на должность заведующей после елочного праздника в Доме культуры. В тот день заболел Дед Мороз. Студентка-заочница Алена, исполнявшая роль массовички, так взволнованно рассказала ребятам о бедном Деде, которого сразил радикулит, что многие плакали.

– Они должны уметь плакать… – говорила Алена. – Не только тогда, когда расшибают коленку. Но и когда коленка болит у кого-то другого.

По предложению Алены ребята сочинили Деду Морозу письмо. А потом она их всех развлекала.

На Алену обратила внимание председатель месткома научно-исследовательского института, в котором работали Володя и Клава. Это была сутулая женщина в старомодном пенсне, знавшая наизусть все новые песни и игравшая по первому разряду в шахматы. Она-то и пригласила Алену в детсад.

А потом оказалось, что председатель месткома умеет сражаться не только за шахматной доской, но и на собрании в детском саду.

Мамаши отчаянно наступали.

– Она массовичка! – сообщила одна.

– А жизнь детей – не елочный праздник. Их надо воспитывать! – подхватила другая.

Отцы хотели бы защитить Алену. Но не решались… Боялись испортить все дело.

Только две женщины, которым было за шестьдесят, бросились в бой: председатель месткома и я.

– Спросите у своих дочерей!.. – воскликнула я. – Хотят ли они расстаться с Аленой?

– Что они понимают?!

– Ну не скажите! – поправив пенсне, заявила председатель месткома. – Я помню себя ребенком… Я тогда разбиралась в людях непосредственней, чем сейчас. Обмануть меня было трудно!

Затем опять поднялась я:

– Поверьте моему опыту: я тридцать пять лет проработала в школе.

– Вас бы вот и назначить!

– Нет, школьный учитель и воспитатель детского сада – это разные дарования.

– Дарования?

– Как в литературе… Поэт и прозаик! Оба писатели, но жанры-то разные.

– Она все умеет!.. – поддержала председатель месткома. – Танцует, читает стихи, поет… А как они у нее едят!

Тут снова поднялась я:

– А теперь моя внучка второй день не ест. Аппетит потеряла.

– Если б только она!.. – съехидничал женский голос.

– Да, дети любят красивых учителей, воспитателей! – вскочила со своего места председатель месткома. – Это развивает в них чувство прекрасного.

– Если бы только дети!.. – повторил тот же голос.

Я опять поднялась и с отчаянностью Вани Белова сказала:

– Да не бойтесь же вы ее!

– Вам хорошо рассуждать, – сказала мне одна мамаша по дороге домой. – Ваш сын со своей женой где-то далеко раскапывает курганы…

Алена осталась в детском саду.

Через два дня она неожиданно позвонила мне днем и сказала:

– Не волнуйтесь, Вера Матвеевна… Но немедленно приезжайте!

– Что случилось?

– Нашего врача вызвали на конференцию. А у Елизаветы поднялась температура. Я дала ей лекарство… Я должна была знать! Должна была… Зря вы меня защищали, Вера Матвеевна! Я вызвала «неотложку». Не волнуйтесь. Простите меня! Не волнуйтесь…