Может, он боялся, что я и его тоже загоню в подземелье.
А может быть, считал себя не вправе издеваться над Племянником, который еще недавно был его верным сообщником. Соучастником его преступления! И вновь передо мной возникла загадка, которую еще предстояло понять, разгадать: «Зачем Глеб звонил Племяннику? Зачем просил его запереть нас в подвале? Зачем?!» Мы подошли к двери, обитой ржавым железом, и я крикнул:
– Ну, как там дела? Какое у вас настроение?
Племянник стоял по ту сторону возле самой двери, как тигр возле металлических прутьев клетки.
– Откр-рой! – заорал он. – Откр-рой!
Все отскочили в сторону. Но я остался на месте. Я даже не шелохнулся. И с плохо скрываемой насмешкой произнес:
– Мы же освободились собственными силами. Без вашей помощи. Вот и вы постарайтесь! Проявите инициативу, находчивость. Посидите, похудейте – тогда, может быть, пролезете через ту дверь, через которую мы…
– Я р-разнесу дачу! – кричал Племянник.
– Тетя будет очень огорчена, – спокойно ответил я. И обратился к своим друзьям: – Прошу вас наверх! К телефону. Прошу!
Все тихо мне подчинились. Мы вошли в комнату, которую когда-то снимал у тети Племянника Гл. Бородаев. Она переходила прямо в террасу, а терраса выходила прямо во двор.
Телефона я в комнате не увидел. И внутренне похолодел: неужели все мои старания оказались напрасными?
Но уже в следующий миг я внутренне отогрелся: Глеб поднял со стула старый женский халат, и оказалось, что телефон скрывался под ним.
– Зачем это? – спросил я.
– Тетя очень боится… Если соседи, которые с других дач… То всегда будут просить… Она прячет, чтобы не знали. Он ведь прямой!
– В каком смысле?
– Сразу соединяется с городом… Такой только дедушке… В благодарность…
К аппарату была прибита потускневшая пластинка: «Гл. Бородаеву от благодарных читателей».
Рядом лежала бумажка, на которой были записаны телефоны: милиции, «скорой помощи», пожарной команды и еще какой-то.
– Это чей? – спросил я.
– Тети Племянника, – сказал Глеб. – Она в городе. Он ей звонит. Сообщает…
– Понятно.
Острая наблюдательность немедленно подсказала мне, что никто не решается первым снять трубку. Вдруг отключен за неуплату? Или испорчен?..
Смелым движением руки я поднес трубку к уху: раздался гудок. Наташин телефон я знал наизусть. Но она не знала, что я его знал. И я не хотел, чтоб она об этом догадывалась: ведь я чуть не с первого класса звонил ей и долго дышал в трубку, а потом перестал дышать.
– Наташа, какой у тебя номер?
Она ответила. Я набрал… Послышался женский голос. Он был мне отлично знаком: раньше, услышав его, я сразу же вешал трубку. Но сейчас не повесил, а передал Наташе:
– По-моему, твоя мама.
– Мамуля, – сказала она так нежно, что острое чувство зависти вновь проникло мне прямо в сердце.
Если б она сказала таким голосом «Алик», я отдал бы все самое дорогое: новый велосипед (двухколесный!), и шариковую ручку, и бильярд с металлическими шариками!
Она продолжала:
– Нет, не из города… Мы еще здесь, на даче. Опоздали на электричку. Все хорошо. Ты не волнуйся. Я буду часов в одиннадцать. Попроси, пожалуйста, Анну Петровну, чтобы не уходила. Чтобы еще посидела с тобой… дождалась меня, если может. Попросишь? Честное слово? Нет, все хорошо! Сейчас мы на даче. Нет, не на улице. Ты не волнуйся. Просто опоздали на электричку. Целую тебя!
«Уж этого-то мне никогда не услышать!» – с плохо скрываемой грустью подумал я.
И вдруг она сказала:
– Спасибо, Алик!
– Не стоит. Пожалуйста… – ответил я и громко закашлялся, чтоб не услышали, как заколотилось в груди мое сердце.
Я вновь поднял трубку и протянул ее Мироновой: я уступал место женщинам!
– Сколько минут можно разговаривать? – спросила Миронова.
– Сколько хочешь. Ты же не в автомате.
– Разве не ясно? – задал вопрос Покойник.
– Что? – спросила Миронова.
– Разве не ясно, что и другие родители тоже волнуются? И что поэтому не надо затягивать? Разве не ясно?..
Он заговорил в своей излюбленной форме. Миронова быстро набрала номер. Я, как детектив, постарался представить себе весь ее разговор полностью, угадывая и то, что ей отвечали.
– Валентин Николаевич! – закричала Миронова.
– Ты говоришь…
– Издалека! – закричала Миронова.
– Очень плохо…
– Слышно! – крикнула она. – Это потому, что я нахожусь за городом.
– Тебе нужно…
– Маму! Или папу. Или брата. Или сестру.
Я понял, что Миронова любит подсказывать не только учителям, но и соседям по квартире. Всем, кто старше ее. И главнее!
Потом подошел брат, потому что Миронова назвала его по имени:
– Передай маме, Михаил, что я приеду в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут. Потому что мы опоздали на электричку. Повтори все это слово в слово!
– Ты приедешь в одиннадцать. Или в одиннадцать часов десять минут, – повторил брат Михаил. – Потому что ты опоздала на электричку.
– Не я опоздала, а мы. Мы все опоздали! – строго поправила Миронова. – Повтори еще раз!
Он повторил. На этот раз без ошибок, потому что она повесила трубку. Не сказала ни «целую», ни «до свидания», а просто повесила. Я понял, что Миронова умеет не только подчиняться, но и приказывать. Тем, кто моложе ее.
В том, что брат был моложе, я почти не сомневался, хотя она и называла его Михаилом. И все же, чтобы проверить свою догадку, спросил:
– Это младший твой брат?
– Он моложе на один год и семь месяцев, – ответила Миронова.
Острая наблюдательность и на этот раз не обманула меня.