Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов) - Страница 37

Я как бы по просьбе Принца отошел в сторону. Но в ту, где стояла Наташа. И сказал:

– Прочитай! Не обязательно мне одному. И не обязательно тихо. Зачем же наступать на горло собственной песне?

– Понял я: не речи, не отметки
Остаются в памяти навек.
В этот день ты доказал нам, Деткин,
Что делами славен человек!
Чтоб хвалу могли воздать мы смелости,
Ты вернись в сохранности и целости!

Но и сам Принц Датский никогда не был трусом. Он предложил:

– Хочешь, я пойду вместе с тобой?

– И я пойду, – сказала Наташа.

В ее фразе было только три слова. И в двух из них было всего по одной букве. Всего по одной! Но слова эти обожгли меня (в положительном смысле).

Я не собирался, подобно Покойнику, говорить, что мечтаю погибнуть.

Наоборот, после трех Наташиных слов мне захотелось продолжить свое существование, как никогда раньше! Но и, как никогда раньше, я готов был рисковать собой во имя высокой цели: спасти ее маму. И всех наших мам!

Папы, мне казалось, меньше нуждались в спасении.

На том последнем привале я понял, что любовь способна вдохновить человека на многое.

– Мне понятно ваше желание разделить со мной трудности, – сказал я. – Поверьте: мне очень не хочется наступать на горло вашей песне! И народная мудрость гласит: «Один в поле не воин!»

Тут я подумал, что уже второй раз за какие-нибудь пять минут вступаю в конфликт со старой народной мудростью. «Наверно, ни одна мудрость не годится на все случаи жизни!» – решил я. В тот день мысли и обобщения буквально одолевали меня.

– В данном случае, – сказал я, – совершенно необходимо, чтобы воин был в поле один. Но вы все время будете рядом со мной! – Я взглянул на Наташу. – Ну, а если я не вернусь…

– Ты вернись в сохранности и целости! – сам себя процитировал Принц.

– Постараюсь, – ответил я.

– Ты уходишь? – с тоской сказала Миронова: она боялась остаться без руководства. Все-таки командиром был я!

– Что ты задумал? – спросила Наташа. – Может быть, скажешь? Что ты задумал?..

– Я открою вам путь к телефону! Я устраню Племянника!

– Устранишь? В каком смысле? Физически? – испуганно прошептал Покойник. – В каком смысле?..

– В том смысле, в котором надо!

– Устранишь? – растерянно сказал Глеб. – Но ведь это… он, знаешь… Его все тут… как огня!

«Уж ты бы помалкивал!» – хотел я ответить Глебу. Но удержался: расследование не было завершено, и я не имел права при всех его обвинить, вынести ему приговор.

– Значит, идешь один? Окончательно? – спросил Принц. Я чувствовал, что друзья хотят оттянуть тягостную минуту. Они смотрели так, будто прощались со мной навсегда. Это было выше моих сил. И я сделал решительный шаг: сбросил с себя пальто.

– Ты простудишься, – сказала Наташа.

– Что поделаешь! Это необходимо.

Она протянула руки и взяла мое пальто.

«Если что… пусть это будет память обо мне», – хотел я сказать. Но не сказал.

– В случае чего… ты кричи, – попросил Принц. Он предложил это из лучших намерений. Но я взглянул на него с удивлением.

– Кричать? Ни за что!

– Что же нам делать? Бездействовать?

– Спрятаться за деревьями и ждать моего сигнала! Когда я высунусь из окна и незаметно махну рукой, знайте: с Племянником покончено!

– Навсегда? – спросил Покойник.

– Навсегда или временно – какое это имеет значение? Важно, что путь к телефону будет свободен! Я вам незаметно махну…

– Почему незаметно? Ты маши позаметнее. А то мы не заметим, – сказал Принц.

– Будь осторожен… – тихо попросил Глеб.

«Думал бы раньше!» – мысленно дал я ответ. И смелым, решительным шагом двинулся к даче, навстречу риску, подвигу и неизвестности.

А природа между тем продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью.

Дождь усилился. Я знал, что друзья, следящие за каждым моим движением, видят, как ветер развевает мою одежду и как фигура моя постепенно словно бы растворяется в густой дождевой пелене…

Я вошел в дачу. Сердце мое билось так сильно, что я придержал его рукой. И стал подниматься по «ворчливо-скрипучей» лестнице, которая не скрипела.

Каждый шаг приближал меня либо к торжеству, либо… Но об этом я старался не думать.

Сверху опять донеслось бормотание:

– Ах, вы все еще трепыхаетесь! Тогда уж мы вас добьем! Ах, вы так?.. Тогда мы вас бац по загривку!

Мне казалось, что эти слова относились ко мне. И я остановился. Но лишь на секунду. А потом, чтобы не оставлять себе времени для сомнений, быстро взбежал по лестнице. На пороге бывшей комнаты Дачника я вновь на миг задержался: распахнул куртку, разорвал свою старую рубашку на тех самых местах, где она уже была заштопана, потом и ее распахнул, чтобы было видно мое голое тело. Я толкнул дверь. Племянник по-прежнему играл сам с собой в «дурака».

Вид у меня был такой мокрый и растерзанный, что Племянник, мне показалось, в первую минуту меня не узнал. Но потом пригляделся и поднял свое огромное тело из-за стола:

– Это ты… парнек?

– Я… – ответил я, дыша так, чтоб он понял, что я почти задыхаюсь.

– Сквозь стену прошел?

– Нет… Я через дверь. Через ту, которая перекосилась и открывается только чуть-чуть. Сбросил пальто – и пролез. Видите, рубашку порвал. Но пролез.

Остальные застряли и вернулись обратно. А я прямо к вам!

– Чего же не смылся?

– Мне вам нужно сказать… Сообщить!

– Смелый ты, я погляжу, парнек. А если я тебя обратно туда запихну, как сельдь в банку?

– Запихните! Пожалуйста!.. Я сам с удовольствием запихнусь. Но сначала послушайте. Я должен вам сообщить…

На его маленьком личике вновь не умещалось ничего, кроме усмешки.