– Снимай пиджак, рубашку, штаны! – приказал я Покойнику.
– Разве это возможно? – промямлил он.
– У нас нет времени рассуждать!
– Разве осенью раздеваются?
От волнения он заговорил в своей любимой манере – вопросами.
– Он простудится, – сказал заботливый Принц.
– Лучше спастись простуженным, чем погибнуть здоровым! – воскликнул я.
Покойник разделся. Девочки отвернулись.
Голый Покойник (то есть почти голый: трусы оставались на нем) пролез сквозь узкое отверстие.
– Разогрейся! – посоветовал из подвала Принц Датский. – Побегай!
Покойник забегал.
– Сначала оденься, а потом уж… – сказал добрый Принц.
От холода Покойник дрожал и плохо соображал. Наташа и Миронова стали натягивать на него рубашку, пиджак и пальто. Брюки он надел сам.
– Теперь Глеб! – сказал я.
– Я потом… раз из-за меня… – тихо сказал Глеб. – Ведь все это…
– Расследование закончим потом, – шепотом перебил я его, хотя мне очень хотелось спросить прямо в упор: «Зачем ты все это сделал?» – Сейчас выяснять не время, потому что дорого время!
Глеб тоже скинул пальто и протиснулся.
Принц Датский указал на просвет.
– А теперь уж ты, Алик!
– Я покину подвал последним! – сказал я так, будто был капитаном гибнущего корабля: капитаны всегда покидают судно последними.
Принц Датский смущенно развел свои огромные руки в стороны.
– Мне ведь тоже придется… Как Покойнику…
Девочки отвернулись.
– И вы тоже, – сказал Принц мне, Глебу и Покойнику. Большая физическая сила продолжала сочетаться в нем с детской застенчивостью.
Принц не был толстым, но мышцы вздувались у него на руках, на груди, даже на животе и могли застрять в узком проходе. По-спортивному быстро он перекинул одежду на улицу, преодолел препятствие, оделся и сказал:
– Можете смотреть!
Он стал по-спортивному высоко поднимать ноги, совершать пробежку по пустому мокрому саду. Вслед за ним затрусил Покойник. Они согревались. А я?..
Я остался один по ту сторону двери, в подвале. С друзьями всегда приятней, спокойнее, а в подвале особенно! «Что, если сейчас из другой двери появится племянник Григорий?» Эта мысль подтолкнула меня: я заторопился, сбросил пальто. И тут же подумал о другом: «Как я буду протискиваться сквозь узкую щель на глазах у Наташи Кулагиной?..» Я всегда очень боялся предстать перед ней в невыгодном свете, в каком-нибудь смешном виде. Парикмахер сказал как-то маме: «У вашего сына сзади красивая форма головы. Благородная!» И я старался почаще поворачиваться к Наташе затылком… «А сейчас она увидит, как я буду краснеть и сопеть, пролезая с трудом между стеной и дверью!» Эта мысль заставила меня похолодеть. Думаю даже, что мне было холоднее, чем Покойнику, когда он остался в одних трусах, потому что я похолодел внутренне.
К тому же оказалось, что мне нужно снять не только пальто, но и куртку: выяснилось, что я тоже довольно плотный. А под курткой была старая рубашка, которую мама заштопала на самых видных местах. Она была теплая, и поэтому я надел ее в тот день. Мне не хотелось, чтоб Наташа видела эту рубашку.
«А все из-за Глеба! Зачем ему это было нужно?.. Зачем?! – Я, кажется, впервые взглянул на него со злостью. – И из-за Племянника! Как бы этому Племяннику отомстить! Хоть немного! Хоть чем-нибудь!..» В тот же миг идея озарила меня.
Я нащупал в кармане карандаш и бросился обратно во мрак подвала: мне захотелось оставить кое-что на память Племяннику, какие-нибудь строчки, которые бы его разозлили.
– Куда ты?! – крикнул Покойник так, будто прощался со мной навсегда. Он боялся без меня оставаться! Это было приятно!
– Не бойся, вернусь! – успокоил я Покойника. Подбежал к старому садовому столику – и вдруг…
С ужасом услышал я, что со стороны двери, запертой на щеколду, послышались шаги. Это спускался племянник Григорий. Он, наверно, хотел поиздеваться над нами: спросить, как мы себя чувствуем, не соскучились ли или что-нибудь вроде этого. «Если ему никто не ответит, – подумал я, – он сразу поймет, что мы убежали, и устроит погоню. Выйдет во двор и снова захватит всех!» События с головокружительной быстротой сменяли друг друга!
Сердце замерло у меня в груди, а может быть, вовсе остановилось. Каждый шаг за дверью, на лестнице, отдавался трагическим эхом у меня внутри, будто от ужаса там образовалась какая-то пустота… Так и есть!
– Эй, гаврики! Что это вы молчите, будто мать родная не родила? Заснули? – крикнул Племянник.
– Так точно. Все спят! – громко ответил я.
– Это ты, парнек?
– Я!
– Опять выскакиваешь?
Он не знал, что выскочили как раз все остальные, а я остался.
– Куда же я выскочу, если вы дверь закрыли?
– Посидите еще немного! Закаляться надо. Ты как считаешь, парнек! Надо вам закаляться?
– Еще бы!
– Ты ведь хотел познакомиться с Дачником?
– Еще как!
– Теперь познакомился?
– Конечно!
– Ну вот, видишь! Может, и о тебе когда-нибудь книжку напишут.
– Если я дойду до его состояния.
– Ага!
Он засмеялся мелким и дробным таким смешком, будто монеты рассыпал по лестнице.
«Зачем ему нужно, чтобы мы сидели в подвале? – рассуждал я. – Да ни за чем! Просто он выполняет чужую просьбу». Я знал чью именно! Но выполнял он ее с удовольствием: ему приятно было кого-то помучить. Такой у него был характер.
Племянник зевнул длинно, словно завыл:
– Пойду-ка тоже вздремну…
«А не вздумает ли он перед сном погулять? Выйти во двор?..» – подумал я. И сердце опять замерло у меня внутри.
Все же я не стал торопиться, а вынул из кармана карандаш и крупными буквами написал на крышке садового столика: