Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов) - Страница 109

109

– Это правильно!

– Что?…

– То, что человек с математическими способностями идет на математический факультет! А не на биологический, например…

Ксения Павловна взглянула на Зину непонимающими глазами. И продолжала:

– Это было ударом для Николая: он не представляет себе жизни без ребят. Без наших детей! Потом пришло время и Лере поступать в институт. Она мечтала быть врачом. С детства!.. Представляете себе, любила болеть.

– Чтобы не ходить в школу?

– Не-ет!.. Для того, чтобы к ней пришла женщина в белом халате. Она задавала врачам столько разных вопросов, что мне становилось неудобно… В нашем городе не было медицинского. А тут как раз наш с Николаем приятель по институту предложил переехать сюда. Он занимается театрами здесь, в отделе культуры.

– В управлении, – уточнила Зина.

– Ну да… Я плохо разбираюсь в этих названиях. Николай узнал, что у вас есть медицинский. И это имело решающее значение.

– Я так и думала!

– Так и думали?… – удивилась Ксения Павловна.

– Я понимала, что Николай Николаевич…

С Зиной происходило что-то невероятное: она подыскивала слова! «Милая, наивная Ксения Павловна, – думала она. – Как бы мне вам все объяснить?…»

– Я рада за ваших детей, – сказала она. – У них есть призвание. И они будут ему служить.

– Безусловно!.. Этому учил их отец. Он стремился, чтобы они поняли, чего хотят от жизни.

– А чего вы хотели, он понял? Тогда, после театрального института?…

– Он не виноват, что так получилось. Он никогда не умел переступать через свои принципы… Это достойно уважения. Поверьте мне, Зиночка!

Она защищала его с одержимостью матери. «Человек, которого так защищают, наверно, достоин защиты! – подумала Зина. – Чего-то я в нем, может быть, не разглядела?»

Она хотела напомнить Ксении Павловне о том, что они еще год назад составили подробный план ее возвращения в театр. Во взрослый, где главный режиссер не состоял с ней в родственных отношениях. Зина хотела спросить, почему Николай Николаевич до сих пор не помог подготовить какую-нибудь сцену для пробы в театре. Но спросила совсем о другом.

– А чего он сам хочет… в данный момент?

– Отдать все свои знания…

– ТЮЗ – не лекторий, – сказала Зина. – Нужно еще…

– Он все отдаст!

– Важно, чтобы было что отдавать… – задумчиво произнесла Зина.

– Что вы имеете в виду, Зиночка? Скажите мне. Я ему подскажу… Я всегда была его другом!

– Посоветуйте ему поскорей поставить спектакль для юных зрителей. Поскольку наш театр так называется: Театр юного зрителя.

– Он это сделает! Я только хочу, чтобы вы были друзьями.

«Угораздило их поселиться со мной на одной площадке! – думала Зина. – Теперь все время буду метаться между совестью и Ксенией Павловной…»

– У нас собираются ставить «Ромео и Джульетту», – сказала она. – Для меня в этой трагедии роли нет. Но я все равно буду болеть за спектакль. Николай Николаевич мог бы поставить его… А он отказался. Кстати, я слышу его шаги…

* * *

На худсовете предложение комсомольцев тоже было одобрено. Все сошлись на том, что уж если говорить со школьниками о любви, то о любви огромной, великой.

– Я – «за», – сказала заведующая педагогической частью Валентина Степановна, – но лишь при условии, что на этот спектакль о великой любви Иван Максимович не будет проводить первоклассников со служебного входа.

Валентина Степановна считала, что ТЮЗ – это три театра в одном помещении: один – для малышей, другой – для подростков и третий – для юношества. Так считали и все остальные, но она особенно часто это подчеркивала.

– Вспомните свое детство, – как обычно, попросила она членов художественного совета.

– Кто же о нем забывает? – задумчиво произнесла всеми уважаемая Анна Гавриловна – ветеран театра, когда-то игравшая мальчишек, а теперь бабушек.

– Кто забывает? Дирекция! – воскликнула Валентина Степановна. – Год в нашем возрасте – это двенадцать месяцев. А каждый год в детстве…

– … это эпоха! – закончил ее фразу Иван Максимович. – Я с вами согласен.

– Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех, кто должен ходить в театр утром.

Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем «на равных». И не потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна, поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще потому, что она всех убеждала: «Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все кончится!»

Члены худсовета посочувствовали Тонечке Гориловской: на этот раз ей не придется работать с автором над текстом произведения, что она очень любила делать. И, расходясь, поздравили Костю Чичкуна с хорошей идеей.

– Это не я. Это товарищи, – с мрачным видом ответил довольный Костя.

Иван Максимович попросил задержаться главного режиссера, Костю и Зину.

– Сейчас позвоним в Москву и узнаем насчет молодых режиссеров!

– Лучше пригласить совсем молодого, – сказал Николай Николаевич, задумчиво проверяя и поправляя свои манжеты. – Какого-нибудь дипломника!

– Таким легче будет руководить, – шепнула Зина сидевшему рядом Косте.

– Мы попросим помощи у Терешкиной из министерства, – сказал Иван Максимович и набрал номер междугородной.

– Терешкина из министерства!.. – с иронией произнес Николай Николаевич.

Зина вскочила со стула:

– Вы знаете Сусанну Романовну?

– Я столько слышал о ней, что, кажется, узнаю, если встречу на улице.

109